Оболенский В.А. «Моя жизнь и мои современники». Воспоминания автобиографического характера. Машинопись с авторской правкой. Часть 1. ГАРФ Ф.5881. Оп. 2. Д.540.
Л. 19. С детства был также в курсе тех трений, которые происходили между директором гимназии (А.Я.Гердом – А.Д.) и мнп (Министром народного просвещения – А.Д.), чинившим всевозможные формальные препятствия всякому новому начинанию. Я запомнил, как «врага», мнп графа Толстого, и такими же врагами считал приезжавших в гимназию Л.20. министерских ревизоров, называвшихся окружными инспекторами.
Л.44. … любовь к русской деревне прочно закрепилась во мне, и думаю, что она в значительной степени в конечном счете повлияла на ту служебно-общественную карьеру, которую я впоследствии избрал.
Л.66. Из 22-х моих гимназических товарищей, вместе со мной окончивших гимназию, один поступил по чисто карьерным соображениям в Императорский Лицей, один, с детских лет обнаруживший исключительные математические способности – на математический факультет, а из остальных 20-ти 12 поступили на юридический факультет, а 8 – на естественный. Это были те две группы гимназистов, которые я характеризовал в предыдущей главе. На юридический факультет поступили все худшие ученики, лентяи, кутилы, большинство которых не обнаруживало никаких умственных интересов. На естественный факультет пошли лучшие ученики и вся та более интеллигентная часть нашего класса, которая входила в состав кружка моих ближайших товарищей. Это «бытовое» разделение между юристами и естественниками объяснялось тем, что юридический факультет считался самым легким. Можно было целый год ничего не делать, Л.67. а весной засесть за учебники и, при средних способностях, сдавать удовлетворительно экзамены и зачеты. Кроме того, этот факультет более других давал нужные познания для административной и судебной карьеры. Поэтому на него поступали все молодые люди, не имеющие определенных научных интересов. Избиравшие этот факультет по склонности к юридическим наукам составляли исключение.
Л.68. В те времена философский радикализм базировался на естественных науках (вторая половина 80-х – А.Д.) и был тесно связан с радикализмом политическим, а потому естественные и медицинские факультеты университетов заполнялись преимущественно «левыми» студентами в отличие от юридического факультета, в котором преобладали правые. (он учился в СПБУ – А.Д.).
Л.91. Из этого периода моей кратковременной светской жизни особенно памятно мне участи в любительском спектакле у тогдашнего товарища министра нп кн. М.С.Волконского. В истории русской сцены спектакль этот был крупным событием. Ставился «Царь Федор Иоаннович» Алексея Толстого. Это было первое представление «Царя Федора», тогда еще запрещенного театральной цензурой на сценах императорских театров… В числе актеров помню С.Д. Сазонова, известного впоследствии министра ид, изображавшего Патриарха Иова.
Л.92. На первом спектакле «Царя Федора» присутствовал Наследник, будущий Николай II и множество великих князей с семьями. Был приглашен и император Александр III, но не приехал. В высшем обществе было известно, что княгиня Волконская приняла негласно католическую веру и передавали будто Александр III, получив приглашение на спектакль, сказал: «Моя нога не будет в доме у этой католички».
Л.106. Тревожили вопросы: куда деваться? Что делать?
В настоящее время этих вопросов для молодых людей, оканчивающих высшие учебные заведения, не существует. Они уже заранее намечают себе жизненную карьеру. Все стремятся повозможности лучше обеспечить себя в материальном отношении, некоторые при этом стараются найти работу, соответствующую их вкусам и интересам. Конечно, и в мое время многие из молодых людей так же ясно и просто вступали в жизнь по окончании периода учения. Но ту часть молодежи, к которой я принадлежал и которая считала себя «интеллигенцией» par exellence, совершенно не интересовал вопрос о личном устройстве и материальном преуспеянии. Я имел небольшие средства для безбедного существования, но и те из моих товарищей, которые никаких средств не имели, столь же мало заботились о своих будущих заработках.
В соответствии с нашими взглядами, главной нашей задачей в жизни была общественная польза, работа на благо народа. Само собой разумеется, что каждый из нас в глубине души мечтал об известности и славе, но эти тайные эгоистические мечты, в которых не всякий бы и признался, были как бы придатками наших альтруистических побуждений.
«Работа на благо народа» - формула отвлеченная, которую как-то нужно облечь в конкретное содержание. Нужно избрать какую-то определенную деятельность, в которой можно, в соответствии со своими способностями, принести наибольшую пользу. Выбор затруднителен. Давно уже думал об этом, но пугался Л.107. ответственности решения и отсрачивал его. Помню, как я желел, что еще при жизни матери был, как единственный сын, освобожден от воинской повинности, которая дала бы мне возможность еще на год отсрочить вступление в практическую жизнь.
Наши убеждения очень ограничивали для нас выбор будущей деятельности. Конечно, всякий из нас мог поступить на государственную службу, ибо тогда не было перепроизводства интеллигенции и спрос на чиновников с высшим образованием был неограничен. Но этого рода карьера была для нас неприемлема. Мы с презрением говорили о «хождении в чиновничество» наших предшественников, разочаровавшихся в революции радикальных студентов 80-х годов. Мы рассуждали так: Власть правительства враждебна народу. Поэтому всякий чиновник, находящийся на государственной службе, хотя бы и общеполезной, в конечном счете приносит народу вред уже тем, что усиливает правительственную власть. Кроме того, мы видели перед собой целый ряд примеров того, как люди самых левых убеждений, поступив на государственную службу, постепенно привыкали к компромиссам и теряли свой оппозиционный пыл.
Л.108. Выбор был труден и невольно хотелось отложить решение…
Оболенский тогда пошел на юрфак. (с Потресовым).
Л.109. Официальный запрет говорить о бедствии, происходившем у всех на глазах и волновавшем широкие круги столичного общества, не только не действовали успокоительно, как того хотело правительство, а вносил еще больше волнения, раздражения и беспокойства, ибо слухи, бороться с которыми правительство было бессильно, и которым верили, преувеличивали размеры голода. Создалась целая «подпольная литература» из писем с описанием голода, которая переписывалась или гектографировалась и распространялась во множестве.
Л.120 – Оболенского и его друга принимали за великих князей, это же есть и у Мордвинова.
Л.153. С осени 1893 года я снова водворился в Петербурге. Настало время окончательно избрать себе какую-нибудь деятельность. Меня привлекала работа по земской статистике, но не хотелось еще покидать Петербурга, где ощущалось заметное нарастание настроения общественной борьбы. Поэтому я решил временно поступить на службу в Министерство Земледелия, в отдел Земской экономии и Сельскохозяйственной статистики, что, как мне казалось, давало некоторую подготовку к будущей экономико-статистической работе. Поступив сначала в качестве причисленного к министерству, я через несколько месяцев получил штатную должность «младшего редактора», что соответствовало должности столоначальника в других департаментах. Моя бюрократическая карьера начиналась блестяще. Большинство молодых бюрократов дослуживались до должности столоначальника после 3-5 лет службы.
У меня, однако не было никаких карьерных стремлений и я скоро стал службой тяготиться. Дела у нас было очень мало. Мы приходили в министерство к 1 часу дня, а уходили 5,5 ч. Рабочий день, следовательно, продолжался всего 4,5 часа. Но значительную часть и этого краткого служебного времени мы проводили в буфете за чаепитием и разговорами. Только в сроки выпуска Л.154. печатных бюллетеней о состоянии посевов и урожая нам приходилось работать по настоящему, но и этой срочной работой мы, главным образом, занимались по вечерам, у себя на дому, прерывая ее хождением в министерство, где в общей атмосфере безделья работать было трудно.
Я не хочу этим сказать, что петербургские чиновники вообще ничего не делали. Были и в нашем и в других министерствах отделения, где работы было больше, но наш Отдел во всяком случае не составлял исключения. Несомненно в Петербурге было перепроизводство чиновников и многие из них на низших должностях не имели достаточно работы. Работали по-настоящему высшие должностные лица, начиная с начальников Отделений, а министры были перегружены работой.
Таким образом, служба давала мне много досугов, которые я мог посвятить общественным делам, для меня более интересным.
Л.174. Реформа, вводившая земских начальников, была по идее шагом назад к крепостному праву, т.е. создавала на местах если не экономическую, то юридическую зависимость крестьянского сословия от дворянского. Понятно, что она была встречена крайне враждебно всем либеральным обществом того времени. Просвещенные дворяне байкотировали эти должности, на которые поступали в большинстве случаев прокутившиеся военные недоучки. Были, конечно, исключения. Были идейные люди, искавшие сближения с крестьянами, стремившиеся на посту земского начальника принести пользу, оказывая на него благотворное влияние.
Л.268. Среди тогдашних министров был однако один, министр финансов Витте, который понимал, что государственный строй не может держаться на одних полицейских мерах репрессии, что нужны для его поддержания крупные реформы и что эти реформы нужно предпринять при поддержке общественных сил. С этой целью во всех губерниях и уездах земской России были учреждены «Комитеты о нуждах сельскохозяйственной промышленности» с участие земских гласных и других сведующих лиц по приглашению губернаторов и предводителей дворянства. Эти «комитеты» должны были высказать свое суждение о местных нуждах с тем, чтобы впоследствии Правительство могло ими воспользоваться для своего законодательства. В одном Витте ошибся: если бы такие «комитеты» были созваны раньше, они имели бы то значение, на которое он рассчитывал. Но в 1902 году всеобщее недовольство правительством зашло уже так далеко, что комитеты сделались центром, объединившим во всей провинциальной России оппозиционные силы. Главную роль играли в них левые земцы и третий элемент. Они писали доклады и выступали на собраниях «комитетов», а более умеренное и правое большинство этих «комитетов», втянутое против своей воли в оппозицию раздражающей реакционной политикой правительства, их поддерживало. Таким образом, «Комитеты о нуждах сельскохозяйственной промышленности», труды которых составили много печатных томов, хотя никакого практического значения не имели /вскоре вспыхнула Японская война и о реформах перестали думать/, но явились как бы преддверием революции 1905 года, начав громко обсуждать государственные вопросы, о которых раньше могли иметь суждение лишь сановники Государственного Совета. Правда Л.269. некоторые из участников «комитетов»… поплатились за свои суждения ссылкой, но этим еще больше подчеркнуто было политическое значение этих учреждений.
Л.327. Лето 1904 года ознаменовалось событием, которое может считаться отправным этапом революции 1905 года: 15 июля был убит всемогущий министр внутренних дел фон Плеве. Это был первый случай в истории революционного террора, когда террористический акт повлек за собой не усиление реакции, а, наоборот, ее ослабление.
Начался период так называемой общественной «весны», вскоре сменившийся периодом революционных бурь. Однако конец лета и начало осени 1904 года прошли внутри России относительно спокойно. В газетах мы читали интервью с новым министром внутренних днл, объявлявшим при всяком удобном случае, что его политика – политика доверия к обществу, в своей наивности совершенно не понимая, что общество уже не искало этого доверия, а стремилось к созданию власти, заслуживающей его доверия. «Доверие» Святополк-Мирского к обществу, выражавшееся в некотором облегчении цензуры и в более терпимом отношении к свободе устного слова на общественных собраниях явилось лишь благоприятной почвой для подготовлявшегося натиска на власть.